МИХАИЛ БУЛГАКОВ

МИХАИЛ БУЛГАКОВ

Китайская история

lll
СНОВ НЕТ - ЕСТЬ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

Неизвестно, что было в двухэтажном домике в следующие четыре дня.
Известно, что на пятый день постаревший лет на пять ходя вышел на грязную
улицу, но уже не в полушубке, а в мешке с черным клеймом на спине "цейх ©
4712" и не в желтых шикарных ботинках, а в рыжих опорках, из которых
выглядывали его красные большие пальцы с перламутровыми ногтями. На углу
под кривым фонарем ходя посмотрел сосредоточенно на серое небо, решительно
махнул рукой, пропел, как скрипка, сам себе:
- Карас-ни...
И зашагал в неизвестном направлении.

IV
КИТАЙСКИЙ КАМРАД

И оказался ходя через два дня после этого в гигантском зале с
полукруглыми сводами, на деревянных нарах. Ходя сидел, свесив ноги в
опорках, как бы в бельэтаже, а в партере громоздились безусые и усатые
головы в шишаках с огромными красными звездами. Ходя долго смотрел на лица
под звездами и наконец, почувствовав, что необходимо как-нибудь отозваться
на внимание, первоначально изобразил на своем лице лучшую из своих
шафранных улыбок, а затем певуче и тонко сказал все, что узнал за страшный
пробег от круглого солнца в столицу колокольных часов:
- Хлеб... пусти вагон... карасни... китай-са...- и еще три слова,
сочетание которых давало изумительную комбинацию, обладавшую
чудодейственным эффектом. По опыту ходя знал, что комбинация могла отворить
дверь теплушки, но она же могла и навлечь тяжкие побои кулаком по китайской
стриженой голове. Женщины бежали от нее, а мужчины поступали очень
различно: то давали хлеба, то, наоборот, порывались бить. В данном случае
произошли радостные последствия. Громовой вал смеха ударил в сводчатом зале
и взмыл до самого потолка. Ходя ответил на первый раскат улыбкой © 2 с
несколько заговорщическим оттенком и повторением трех слов. После этого он
думал, что он оглохнет. Пронзительный голос прорезал грохот:
- Ваня! Вали сюда! Вольноопределяющийся китаец по матери знаменито
кроет!
Возле ходи бушевало, потом стихло, потом ходе сразу дали махорки,
хлеба и мутного чаю в жестяной кружке. Ходя во мгновение ока с
остервенением съел три ломтя, хрустящих на зубах, выпил чай и жадно закурил
вертушку. Затем ходя предстал пред некиим человеком в зеленой гимнастерке.
Человек, сидящий под лампой с разбитым колпаком возле пишущей машины, на
ходю взглянул благосклонно, голове, просунувшейся в дверь, сказал:
- Товарищи, ничего любопытного. Обыкновенный китаец...
И немедленно после того, как голова исчезла, вынул из ящика лист
бумаги, в руку взял перо и спросил:
- Имя? Отчество и фамилия?
(*455) Ходя ответил улыбкой, но от каких бы то ни было слов удержался.
На лице у некоего человека появилась растерянность.
- К-хэм... ты что, товарищ, не понимаешь? По-русски? А? Как звать? -
он пальцем ткнул легонько по направлению ходи,- имя? Из Китая?
- Китаи-са...- пропел ходя.
- Ну! ну! Китаец, это я понимаю. А вот звать как тебя, камрад? А?
Ходя замкнулся в лучезарной и сытой улыбке. Хлеб с чаем переваривались
в желудке, давая ощущение приятной истомы.
- Ак-казия,- пробормотал некий, озлобленно почесав левую бровь.
Потом он подумал, поглядел на ходю, лист спрятал в ящик и сказал
облегченно:
- Военком приедет сейчас. Ужо тогда.

V
ВИРТУОЗ! ВИРТУОЗ!

Прошло месяца два. И когда небо из серого превратилось в голубое с
кремовыми пузатыми облаками, все уже знали, что, как Франц Лист был рожден,
чтобы играть на рояле свои чудовищные рапсодии, ходя Сен-Зин-По явился в
мир, чтобы стрелять из пулемета. Первоначально поползли неясные слухи,
затем они вздулись в легенды, окружившие голову Сен-Зин-По. Началось с
коровы, перерезанной пополам. Кончилось тем, что в полках говорили, как
ходя головы отрезает на 2 тысячи шагов. Головы не головы, но,
действительно, было исключительно 100% попадания. Рождалась мысль о
непрочности и условности 100! Может быть, 105? В агатовых косых глазах от
рождения сидела чудесная прицельная панорама, иначе ничем нельзя было бы
объяснить такую стрельбу.
На стрельбище приезжал на огромной машине важный в серой шинели,
пушистоусый, с любопытством смотрел в бинокль. Ходя, впившись прищуренными
глазами в даль, давил ручки гремевшего "максима" и резал рощу, как баба -
жнет хлеб.
- Действительно, черт знает что такое! В первый раз вижу,- говорил
пушистоусый, после того как стих раскаленный "максим". И,
обратившись к ходе, добавил со смеющимися глазами: - Виртуоз!
- Вирту-зи...- ответил ходя и стал похож на китайского ангела..
Через неделю командир полка говорил басом командиру пулеметной
команды:
- Сукин сын какой-то! - И, восхищенно пожимая плечами, прибавил,
поворачиваясь к Сен-Зин-По: - Ему премиальные надо платить.
- Пре-ми-али... палати, палати,- ответил ходя, испуская желтоватое
сияние.
Командир громыхнул как в бочку, пулеметчики ответили ему раскатами. В
этот же вечер в канцелярии под разбитым тюльпаном некий в гимнастерке
доложил, что получена бумага ходю откомандировать в интернациональный полк.
Командир залился кровью и стукнул в нижнее до:
- А фи не хо? - и при этом показал колоссальных размеров волосатую
фигу. Некий немедленно сел сочинять начерно бумагу, начинающуюся словами:
"Как есть пулеметчик Сен-Зин-По железного полка гордость и виртуоз..."

VI
БЛИСТАТЕЛЬНЫЙ ДЕБЮТ

Месяц прошел, на небе не было ни одного маленького облачка, жаркое
солнце сидело над самой головой. Синие перелески в двух верстах гремели,
как гроза, а сзади и налево отходил железный полк, уйдя в землю,
перекатывался дробно и сухо. Ходя, заваленный грудой лент, торчал на
пологом склоне над востроносым пулеметом. Ходино лицо выражало некоторую
задумчивость. Временами он обращал свой взор к небу, потом всматривался в
перелески, иногда поворачивал голову в сторону и видел тогда знакомого
пулеметчика. Голова его, а под ней лохматый красный бант на груди
выглядывали из-за кустиков шагах в сорока. Покосившись на пулеметчика, ходя
вновь глядел, прищурившись, на солнышко, которое пекло ему фуражку, вытирал
пот и ожидал, какой оборот примут все эти клокочущие события.
Они развернулись так. Под синими лесочками вдали появились черные
цепочки и, то принижаясь до самой земли, то вырастая, ширясь и
густея, стали приближаться к пологому холму. Железный полк сзади и налево
ходи загремел яростней и гуще. Пронзительный голос взвился за ходей над
холмом:
- А-гонь!
И тотчас пулеметчик с бантом загрохотал из кустов. Отозвалось где-то
слева, и перед вырастающей цепочкой из земли стал подыматься пыльный туман.
Ходя сел плотнее, наложил свои желтые виртуозные руки на ручки пулемета,
несколько мгновений молчал, чуть поводя ствол из стороны в сторону, потом
прогремел коротко и призывно, стал... прогремел опять и вдруг, залившись
оглушающим треском, заиграл свою страшную рапсодию. В несколько секунд
раскаленные пули заплевали цепь от края до края. Она припала, встала, стала
прерываться и разламываться. Восхищенный охрипший голос взмыл сзади:
- Ходя! Строчи! Огонь! А-гонь!
Сквозь марево и пыль ходя непрерывным ливнем посылал пули во вторую
цепь. И тут справа, вдали, из земли выросли темные полосы и столбы пыли
встали над ними. Ток тревоги незримо пробежал по скату холма. Голос,
осипши, срываясь, прокричал:
- По наступающей ка-ва-лерии...
Гул закачал землю до самого ходи, и темные полосы стали приближаться с
чудовищной быстротой. В тот момент, как ходя поворачивал пулемет вправо,
воздух над ним рассадило бледным огнем, что-то бросило ходю грудью прямо на
ручки, и ходя перестал что-либо видеть.
Когда он снова воспринял солнце и снова перед ним из тумана выплыл
пулемет и смятая трава, все кругом сломалось и полетело куда-то. Полк сзади
раздробленно вспыхивал треском и погасал. Еле дыша от жгучей боли в груди,
ходя, повернувшись, увидел сзади летящую в туче массу всадников, которые
обрушились туда, где гремел железный полк. Пулеметчик справа исчез. А к
холму, огибая его полулунием, бежали цепями люди в зеленом, и их наплечья
поблескивали золотыми пятнами. С каждым мигом их становилось все больше, и
ходя начал уже различать медные лица. Проскрипев от боли, ходя растерянно
глянул, схватился за ручки, повел ствол и загремел. Лица и золотые пятна
стали проваливаться в траву перед ходей. Справа зато они выросли и неслись
к ходе. Рядом появился командир пулеметного взвода. Ходя смутно и
мгновенно видел, что кровь течет у него по левому рукаву. Командир ничего
не прокричал ходе. Вытянувшись во весь рост, он протянул правую руку и сухо
выстрелил в набегавших. Затем, на глазах пораженного ходи, сунул дуло
маузера себе в рот и выстрелил. Ходя смолк на мгновенье. Потом прогремел
опять.
Держа винтовку на изготовку, задыхаясь в беге, опережая цепь, рвался
справа к Сен-Зин-По меднолицый юнкер.
- Бро-сай пулемет... чертова китаеза!! - хрипел он, и пена пузырями
вскакивала у него на губах,- сдавайся...
- Сдавайся!! - выло и справа, и слева, и золотые пятна и острые жала
запрыгали под самым скатом. А-р-ра-па-ха! - в последний раз проиграл
пулемет и разом стих. Ходя встал, усилием воли задавил в себе боль в груди
и ту зловещую тревогу, что вдруг стеснила сердце. В последние мгновенья
чудесным образом перед ним, под жарким солнцем, успела мелькнуть
потрескавшаяся земля и резная тень и поросль золотого гаоляна. Ехать, ехать
домой. Глуша боль, он вызвал на раскосом лице лучезарные венчики и, теперь
уже ясно чувствуя, что надежда умирает, все-таки сказал, обращаясь к небу:
- Премиали... карасни виртузи... палати! Палати!
И гигантский медно-красный юнкер ударил его, тяжко размахнувшись
штыком, в горло, так, что перебил ему позвоночный столб. Черные часы с
золотыми стрелками успели прозвенеть мелодию грохочущими медными
колоколами, и вокруг ходи засверкал хрустальный зал. Никакая боль не может
проникнуть в него. И ходя, безбольный и спокойный, с примерзшей к лицу
улыбкой, не слышал, как юнкера кололи его штыками.